Оказалось ярким примером того, насколько захватывающей может стать история разбойников. Авантюрные сюжеты, которыми писатель щедро дополнил роман, легли в основу мультфильмов, сериалов и полнометражных картин. Непредсказуемым и удивительным персонажем повествования стал одноногий пират Джон Сильвер.

История создания персонажа

Литературоведы постоянно спорят о том, кто стал прототипом главного антагониста книги. Сам Стивенсон, создавая предисловие к произведению, сослался на то, что в качестве прообраза героя выбрал приятеля. Писатель получил нового героя, отметив лишние качества благородного члена английского общества – утонченность, коммуникабельность и приятный облик.

Приятелю Уильяму Хенли, литератору, потерявшему ногу из-за туберкулеза, Стивенсон писал, что вдохновлялся его увечьем, силой и властностью. Эти качества помогали Хенли не забывать, кто он есть, и жить привычной жизнью. Сильвер оказался способен одним голосом подчинить окружающих

Ходят слухи, что вдохновение писатель почерпнул из книги «Всеобщая история грабежей и смертоубийств, учиненных самыми знаменитыми пиратами». Этот литературный труд был популярен в 18 веке. Книгу опубликовали в Лондоне в 1724 году. Это был сборник рассказов о жизни пиратов, в том числе и о биографии кока-квартирмейстера Натаниэля Норта. Лидер морских разбойников имел в супругах негритянку и профессионально управлялся с кораблем.

Джон Амрейн считал, что прототипами главного героя стали братья Оуэн и Джон Ллойд. Они участвовали в Вест-Индской кампании и украли 52 сундука, набитых испанским серебром. Из капитанов торговых судов и порядочных граждан братья превратились в разбойников. У Джона была одна нога, как у Сильвера. На этом совпадения не заканчиваются. Дом братьев Ллойд располагался в графстве Флинтшир, название которого созвучно с фамилией .

«Остров сокровищ»

Джон Сильвер служил квартирмейстером у капитана Флинта. Говоря о расшифровке этой должности, моряки подразумевают штурмана. Попав в одну из многочисленных морских баталий, Сильвер остался одноногим калекой. С тех пор его верным спутником стал деревянный костыль. После смерти капитана пират решил перебраться на сушу. Там он обосновался вблизи морского порта, ностальгируя по былому, и открыл таверну под названием «Подзорная труба».

Иллюстрация к книге Роберта Льюиса Стивенсона "Остров сокровищ"

Отсутствие ноги не помешало Сильверу завоевать авторитет и удерживать лидерство среди бандитов. Бывшие пираты были едины в желании добыть сокровища. украл карту и сбежал с ней, поэтому найти тайник казалось невозможным. Сквайр Трелони, найдя карту, стал набирать команду, готовую отправиться на поиски клада. Сильвер обаял работодателя и нанялся коком на судно. Он даже протащил на корабль своих подельников.

Моряк гордо носил прозвище Окорок, данное ему пиратами. Он обрел его не случайно. Готовя стряпню, Сильвер упирался костылем в стену и привязывал костыль к шее, освобождая руки для работы. Таким образом он удерживал равновесие при качке. С помощью натянутых на палубе канатов разбойник ловко перемещался по кораблю в ненастье.

Хитрый Сильвер не позволил поднять бунт, когда его команда решила завладеть картой. Он повел за собой пиратов и в итоге получил корабль сквайра. Они попытались заполучить карту, но потерпели поражение. Сильвер строил планы по поиску клада и искал пути взаимодействия с врагами и конкурентами.

Получив карту и заключив соглашение со сквайром, Сильвер и его товарищи с удивлением обнаружили, что клад уже обрел хозяина. Разъяренные разбойники чуть не разорвали предводителя в клочья, но тому повезло остаться в живых. Вместе с небольшой частью сокровищ калека вырвался на свободу на корабле сжалившихся над ним моряков.

Умный и хитрый герой отличается расчетливостью. Он ловко плетет интриги, легко находит со всеми общий язык и располагает талантом убеждения. Доверять ему было опасно. Сильвера опасались простые пираты и даже сам капитан Флинт. В ходе развития действия пират обводит всех вокруг пальца и волей случая остается при выгоде.

Книга Роберта Стивенсона "Остров сокровищ"

Джон – отважный боец и убийца, способный пойти на преступление ради достижения собственной цели. Завоевав право быть лидером в поединке, он практически никогда не сталкивался с претензиями относительно своего главенства.

Отличный повар, приятный и интересный собеседник, Сильвер был опрятным человеком и любил животных. Он стал прототипом узнаваемых киноперсонажей благодаря попугаю, любившему сидеть у него на плече, и обезьянке, от приятельства с которой хозяину со временем пришлось отказаться.

Экранизации

Роман неоднократно экранизирован. Впервые кинокартину выпустили на экраны в 1912 году. Это был проект американского режиссера Сирл Доули. Роль Сильвера исполнил актер Бен Уилсон. Американские постановщики часто возвращаются к благодатной теме пиратства. К 2018 году насчитывается 9 проектов, созданных по мотивам книги Роберта Стивенсона.

Джон Сильвер в мультфильме "Остров Сокровищ"

В Советском Союзе выпущено четыре картины, героем которых становился Джон Сильвер. Премьера первой состоялась в 1937 году. Пирата-кока в ней игра Осип Абдулов. Евгений Фридман в 1971 году выпустил картину «Остров сокровищ» с участием . В «Острове сокровищ» Леонида Нечаева 1974 года Сильвера воплотил . Владимир Воробьев в 1982 году снял в пиратской саге .

Кинематографическая история романа насчитывает четыре анимационных проекта. Среди них мультсериал Давида Черкасского, выпущенный в СССР в 1988 году. Джона Сильвера в мультипликационном фильме озвучил .

Актер Люк Арнольд в роли Джона Сильвера в фильме "Черные паруса"

В 2014 году американский режиссер Нил Маршалл дал старт проекту «Черные паруса». Люк Арнольд изобразил в нем Джона Сильвера и снискал популярность у публики. Многосерийный фильм приковал к экрану любителей зарубежных сериалов, экшна и захватывающих морских приключений. Фото актера, сыгравшего Сильвера, были на обложках глянцевых журналов.

Цитаты

«Одни боялись Пью, другие – Билли Бонса. А меня боялся сам Флинт».

«Знаю я вашего брата. Налакаетесь рому – и на виселицу».

«Я человек добродушный, я джентльмен; однако я вижу, что дело серьезное. Долг прежде всего, ребята. И я голосую – убить».

Деннис Джуд

Приключения долговязого Джона Сильвера

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Деннис Джуд (р. 1938 г.) – весьма плодовитый писатель. Каталоги новейших поступлений Библиотеки Конгресса США в 70-е годы регистрировали ежегодно одну-две его книги, преимущественно популярные очерки на историко-литературные темы. Место действия его книг – Британская империя и США. Время действия – от средневековья до начала XX века.

Повесть «Приключения Долговязого Джона Сильвера» (буквальный перевод названия) написана человеком, несомненно прекрасно знающим реалии эпохи, разбирающимся в бытовых тонкостях, а с жизнью и деятельностью «берегового братства» знакомым не только по классической работе Эксквемелина. Вне всякого сомнения, повесть написана в пику «Приключениям Бена Ганна» – достаточно сравнить образы Джона Сильвера в «описании» узника острова Кидда, где одноногий пират показан исчадием ада, человеком без чести и совести, и у Джуда, чей Сильвер невольно вызывает если не симпатию читателя, то сочувствие и понимание. По мнению переводчика, джудовский Сильвер гораздо ближе к образу, созданному пером Стивенсона.

Всесторонняя эрудиция Д.Джуда позволяет ему привлекать в сюжет самые неожиданные моменты, что оборачивается новыми, весьма экстравагантными ситуациями, не только привлекающими внимание читателя, но и просвещающими его. Так, из главы «Адмиралтейский суд» мы видим, что старые, едва ли не времен Эдуарда Исповедника законы о церковном суде, законы, забытые всеми, помогают заведомому преступнику избежать виселицы, а заодно повествованию развиваться без банальных побегов или амнистий.

Мастер сюжета, Джуд в повествовании часто сбивается на сухой академический тон лектора общества «Знание», что резко дисгармонирует с самой темой повести. Переводчик приложил все скромные усилия, чтобы в русском тексте этого не было. Эталоном для него служил текст «Острова сокровищ» в каноническом переводе Н.К.Чуковского, лексики и стилистики которого он в меру своих способностей старался придерживаться.

Название, данное книге в русском переводе, по мнению переводчика, гораздо более соответствует стилизации под текст XVIII века, каковой и является повесть Джуда. Стоит ли говорить о том, что буквальный перевод названия по-русски просто не звучит.

Одной из вольностей перевода является присовокупление к имени царствующего монарха благопожелания «да хранит его Господь», без чего в те времена не помыслил бы говорить о Его Величестве не только верноподданный, но и последний разбойник, бродяга, висельник. Из персонажей книги (англичан, разумеется) без этой приставки мог бы обойтись разве только вольнодумец и республиканец Майкл Сильвер, отец Джона. С частым употреблением этой приставки особую злую иронию получает применение ее Сильвером к имени Флинта, особенно если учесть их взаимную неприязнь.

Переводчик постарался исключить постоянное именование командного состава пиратского корабля как «лордов» или «господ» (как в переводе «Бена Ганна»). В русском языке этот термин обретает смысл, немыслимый в довольно демократичном обществе «джентльменов удачи».

Все же, несмотря на вольности и неизбежные недостатки перевода, хочется надеяться, что «Долговязый Джон» придется по душе нашему читателю, не избалованному обилием морской авантюрной прозы.

Д.С.Гуревич

1. БОЛЬНОЙ ИЗ ТОРМАРТИНА

Эти ужасные и кровавые дела произошли очень давно, и я, право, не имел намерения взяться за перо, искренне веруя, что пираты, зарытые сокровища, морские бунты навсегда исчезли из моей жизни. Разве что в ночных кошмарах рисковал я увидеть снова развевающееся черное знамя с черепом и скрещенными костями. Правда, жестокий, хитрый и красноречивый одноногий моряк навсегда запечатлелся в моей памяти, но я был убежден, что Долговязый Джон Сильвер предстал пред ликом разгневанного создателя вскоре после 1766 года, когда наша славная «Эспаньола», по ватерлинию груженная сокровищами, неторопливо вошла в Бристольскую гавань.

Однако вновь пишу я о тех ужасных и кровавых делах, понимая, что без этого рассказа мой отчет о плаванье «Эспаньолы» выглядел бы неполным, и, прежде всего, почитаю своим долгом предуведомить читателя о событиях, заставивших меня опять сесть за письменный стол.

Итак, начну по порядку. Это произошло в последние годы царствования нашего доброго короля Георга III. Был я тогда сельским врачом в Глостершире, в холмистой части графства. Особых доходов это ремесло не приносило, но молитвами покойного отца дела мои шли довольно успешно, а всеобщее уважение, которым пользовались я и мое семейство, вполне заменяло любое богатство.

Помню, как сейчас, однажды в ненастный апрельский день, вскоре после обеда, меня вызвали к больному. Известие о джентльмене, нуждающемся в услугах врача, принесла старая миссис Томлин. По пути к моему дому она настолько устала, что когда, задыхаясь и кряхтя, принялась излагать суть дела, то выглядела так, будто ей самой требовалась моя помощь. Выслушав ее, я взял сумку с инструментами и лекарствами, пошел в конюшню и оседлал коня, которого я назвал Беном Ганном в память о приключениях, пережитых мною в юности. Терпеливая моя супруга Гарриэтт проводила меня, чтобы в который уже раз провести вечер в одиночестве.

Дом в Тормартине, где ждал меня больной, хотя и не отличался роскошью, выгодно выделялся среди домов окрестных фермеров. Особую прелесть ему придавали окна, обрамленные полированным камнем. По слухам, здесь в окружении немногочисленных слуг жил отшельником какой-то джентльмен, разбогатевший в Вест-Индии. На стук дверь мне отворил лакей с кожей кофейного цвета, подпоясанный темно-красным кушаком; гримасничая и кланяясь, он повел меня к тяжелой черного дерева двери, бесшумно отворившейся внутрь.

В комнате на диване, стоявшем возле камина, где полыхал яркий огонь, полулежал старый джентльмен большого роста, одетый в богатый халат. Сильный приступ кашля сотрясал все его огромное тело, и когда я подошел поближе, то увидел, что платок, только что прижатый ко рту, покрылся кровавыми пятнами. «Э-э-э, приятель, – подумал я, – плохи твои дела, Боже мой, как тебе худо!»

Я поставил сумку на столик возле дивана и взглянул больному в лицо. В тот же миг меня охватил озноб; сразу я почувствовал ужас, какого не испытывал с юных лет. Я УЗНАЛ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА!

Больной был одноногим – вторая нога была ампутирована по самое бедро. Большое круглое лицо Долговязого Джона Сильвера обветрилось под тропическим солнцем, сморщилось от старости и одному Богу известно от каких переживаний, но это был именно он! Сильвер поседел, волосы его изрядно поредели. Взглянув на меня, он понял, что я его узнал, и улыбнулся. Левую щеку его стягивал шрам от старой раны, но синие глаза блестели все так же властно и лукаво.

– Присядь, Джим, – промолвил он, махнув рукой в сторону стула. – Ох, прошу прощения, сэр, – продолжал он, лукаво улыбаясь, – вас ведь надо называть «доктор Хокинс». Ну, да ведь мы служили когда-то на одном судне, и ты, наверное, не будешь теперь глядеть свысока на старого Джона, не так ли?

Он подмигнул мне и закивал головой, но сразу же задохнулся от сильного приступа кашля. Оправившись от него и видя, что я не пришел в себя от изумления, заговорил снова:

– Вот такие дела, Джим. Пришвартовался я здесь восемь месяцев назад и с тех пор жду, когда придет мой час. Живу себе потихоньку, оглядываю горизонт и ни с кем не встречаюсь. Но вот беда, никак не избавлюсь от проклятых хрипов в груди, а этот кашель меня просто разрывает на части.

Прокашлявшись, он продолжал:

– Я, по правде сказать, только недавно услыхал, что мы с тобой бросили якоря почти борт о борт. Потому и позвал тебя в свою каюту, чтобы показаться ученому костоправу и, может быть, поболтать ради старой дружбы.

Усилием воли овладев собой, я сказал:

– Я был уверен, что вы давно предстали перед божьим судом, не знал только, окончили вы свои дни на виселице или умерли от лихорадки в каком-нибудь болоте.

При этих моих словах Сильвер откинул назад голову и рассмеялся. Конечно, это был уже не памятный мне раскатистый хохот, а его жалкое подобие, но и эти звуки вернули меня на миг в аккуратный камбуз старой «Эспаньолы», мысленно я увидел синее небо и летучих рыб, даже услышал, как попугай капитана Флинта в своей клетке в углу сердито кричит: «Пиастры, пиастры!»

– Ну, ну, – сказал Сильвер, отсмеявшись, – неплохо сказано. Зло, мой мальчик, но неверно. Долговязый Джон слишком хитер, чтобы повиснуть на веревке, как туша в лавке мясника. Хотя и со мной это чуть не произошло, а видел я в своей жизни такое, что как вспомню об этом, страх разбирает. Видывал я, и не раз, как протягивают провинившихся моряков под килем, а когда поднимают на борт, то они умирают в страшных мучениях, потому что животы их распороты ракушками, приставшими к обшивке корабля. Глядел на то, как дикари Гвинейского берега рубят на куски маленьких девочек просто для удовольствия. Чума, кровавый бунт, человеческие жертвоприношения – чего только не пережил старый Джон, и вот все еще сидит он с тобой и рассказывает эти истории. А почему я жив? Потому что негодяй, говоришь ты. Но вот что я тебе скажу, я ведь всегда знал, когда нужно быть тихим да скромным, так и дожил до этих лет. Вот в чем мой секрет, Джим.

«Остров сокровищ ».

Джон Сильвер в книге

Описание и характер

Джон Сильвер имел прозвища «О́корок», «Долговязый Джон», «Одноногий». У Джона Сильвера деревянный протез вместо левой ноги, которую он потерял в сражении. На плече у него часто сидит попугай по кличке «Капитан Флинт». Попугай умеет говорить, чаще всего он выкрикивает «Пиастры , пиастры, пиастры!»

По собственным словам Джона Сильвера, он служил квартирмейстером и его боялся сам Флинт . В русском варианте книги Николай Чуковский слово «quartermaster» перевёл как «квартирмейстер» (англ. quartiermeister ), то есть человек, заведующий продовольствием. По версии Михаила Веллера , на самом деле Сильвер был квартермастером, то есть начальником квартердека :

«Именно квартердеком корабль прежде всего касался корпуса противника, сближаясь и сваливаясь с ним в абордаже. Отсюда прежде всего перепрыгивали на вражескую палубу. Здесь собиралась перед сваливанием абордажная команда. Квартермастер Джон Сильвер был командиром квартердека, то есть абордажной команды! На корабле пиратов он командовал отборными головорезами, авангардом, морским десантом, группой захвата! … Вот сам Флинт его и побаивался» .

Ужас он вселял не своей силой, а расчётливостью, не характерной для простого пирата, и коварством.

Тем не менее, несмотря на увечье и возраст, Джон вовсе не беззащитен. Например, он лично убил матроса Тома, отказавшегося примкнуть к пиратам, сперва метнув ему в спину свой костыль и сломав тем самым позвоночник , а затем добив несколькими ударами ножа, а спорившего с ним у ямы пирата уложил из пистолета на месте. Лишним тому доказательством служит и то, что ни один из пятерых пиратов не рискнул ответить на вызов, брошенный им Сильвером, когда тот отстаивал своё право быть главарём. А то, что Сильвера смертельно боялся Билли Бонс и побаивался Флинт, свидетельствует тому, что Джон был весьма опасным субъектом.

Намерения и поступки

Впервые Сильвер упоминается в книге Билли Бонсом как таинственная персона. Джим Хокинс об этом повествует так:

Однажды он отвёл меня в сторону и пообещал платить мне первого числа каждого месяца по четыре пенса серебром, если я буду «в оба глаза смотреть, не появится ли где моряк на одной ноге», и сообщу ему сразу же, как только увижу такого.

«…мне пришла в голову одна мысль насчёт Джона Сильвера, которая обещала доставить немало забавных минут: взять одного своего приятеля, которого я очень любил и уважал (читатель, очень может статься, знает и любит его не меньше моего), откинуть его утончённость и все достоинства высшего порядка, ничего ему не оставить, кроме его силы, храбрости, сметливости и неистребимой общительности, и попытаться найти им воплощение где-то на уровне, доступном неотёсанному мореходу».

Вскоре после публикации романа Стивенсон написал своему другу, литератору Уильяму Хенли , у которого была ампутирована нога в результате перенесённого туберкулёза кости: «Пришло время сделать признание. Долговязый Джон Сильвер родился при созерцании твоей увечной силы и властности… Мысль о калеке, который повелевает и внушает страх одним звуком своего голоса, родилась исключительно благодаря тебе» .

По другим источникам, на образ Джона Сильвера могла повлиять книга «Всеобщая история грабежей и смертоубийств, учинённых самыми знаменитыми пиратами », опубликованная в Лондоне в 1724 году Чарлзом Джонсоном , содержащая рассказы о многих одноногих пиратах, а также историю жизни пирата Натаниэля Норта (англ. ), который также был сначала корабельным коком, потом квартермастером и главарём разбойников, и также был женат на негритянке .

Согласно некоторым исследованиям, о Сильвере есть записи в мемуарах современников .

Джон Сильвер в современной культуре

Кино и телевидение

Страна	Год	Название	Режиссёр	Роль/Озвучка	Примечания
США США		Остров сокровищ	Сирли Доули	Бен Вильсон
США США		Остров сокровищ	Морис Турнье	Чарлз Огл
США США		Остров сокровищ	Виктор Флеминг	Уоллес Бири
СССР СССР		Остров сокровищ	Владимир Вайншток	Осип Абдулов
США США		Остров сокровищ	Байрон Хаскин	Роберт Ньютон
Великобритания Великобритания		Остров сокровищ	Джой Харингтон	Майлс Бернард	В семи эпизодах из восьми
США США Австралия Австралия		Джон Сильвер	Байрон Хаскин	Роберт Ньютон
Австралия Австралия		Приключения Джона Сильвера (сериал)		Роберт Ньютон
Испания Испания		Остров сокровищ	Орсон Уэллс	Орсон Уэллс
СССР СССР		Остров сокровищ	Евгений Фридман	Борис Андреев
Франция Франция Великобритания Великобритания Италия		Остров сокровищ	Андреа Бьянчи, Джон Хог	Орсон Уэллс
СССР СССР		Приключения в городе, которого нет	Леонид Нечаев	Иван Переверзев
СССР СССР		Остров сокровищ	Владимир Воробьёв	Олег Борисов
Италия ФРГ		Остров сокровищ		Энтони Куинн
СССР СССР		Остров сокровищ	Давид Черкасский	Армен Джигарханян	Анимационный фильм
США США Великобритания Великобритания		Остров сокровищ	Фрейзер Кларк Хестон	Чарлтон Хестон
Великобритания Великобритания		Легенды Острова сокровищ	Дино Атанассиу Саймон Уорд-Хорнер	Ричард Грант	Мультсериал
Германия Германия Люксембург Люксембург Новая Зеландия Новая Зеландия		Возвращение на остров сокровищ	Стив Ла Худ	Стиг Элдред
Великобритания Великобритания		Остров сокровищ	Дино Атанассиу	Ричард Грант	мультфильм
Великобритания Великобритания Канада		Остров сокровищ	Петер Роуи	Джек Пэланс
США США		Планета Сокровищ	Рон Клементс , Джон Маскер	Брайан Мюррей	мультфильм
США США		Пираты Острова Сокровищ	Ли Скотт	Лэнс Хенриксен
Франция Франция Великобритания Великобритания Венгрия Венгрия		Остров сокровищ	Ален Берберян	Жерар Жюньо
Германия Германия		Сокровища капитана Флинта / Die Schatzinsel	Hansjörg Thurn / Хансйорг Турн	Тобиас Моретти
Великобритания Великобритания Ирландия		Остров сокровищ	Стив Бэррон	Эдди Иззард
США США		Чёрные паруса	Нил Маршалл	Люк Арнольд

Литература и комиксы

• Джон Сильвер - один из главных героев книг Стивена Робертса «Пиастры. Пиастры!!!» и «Остров затонувших кораблей», вышедших в свет в 2016 году.
• Джон Сильвер является главным героем романа Эдварда Чупака «Джон Сильвер: Возвращение на остров Сокровищ».
• Джон Сильвер, вместе с Билли Бонсом и Капитаном Флинтом являются героями романа-приквела Артура Д. Хоудена-Смита «Золото Прото-Белло».
• Джон Сильвер - центральный персонаж франко-бельгийской графической новеллы Ксавьера Дорисона и Франциска Лаффрея «Long John Silver», события которой развиваются спустя десять лет после событий «Острова Сокровищ». Другим персонажем новеллы является доктор Ливси.

Музыка

• «Long John Silver » - название седьмого альбома группы «Jefferson Airplane », который открывает одноименная песня.
• Джон Сильвер упомниается в песне «Mother Goose», британской рок-группы «Jethro Tull ».
• Немецкая группа «Running Wild » ранее открывала свои выступления композицией «Hymn of Long John Silver ».

Прочее

• В США существует сеть ресторанов быстрого питания «Long John Silver», специализирующаяся на блюдах из морепродуктов.

Напишите отзыв о статье "Джон Сильвер"

Примечания

Видеоигры См. также

Отрывок, характеризующий Джон Сильвер

Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c"est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили. И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену, и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu"il vous donne l"amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.

(Израэль Хендс, штурман у Тича по прозванию Чёрная Борода, впоследствии входивший в команду Флинта)

«Всем известно, Джон, что ты вроде капеллана. Но ведь были другие ловкачи, не хуже тебя. Они любили позабавиться. Но они не строили из себя командиров, и сами кутили, и другим не мешали».

(Израэль Хендс Джону Сильверу)!

«…Он внушал мне такой ужас своей жестокостью, двуличностью, своей огромной властью над корабельной командой, что я едва не вздрогнул, когда он положил руку мне на плечо».

(Джим Хокинс о Джоне Сильвере)

«Джентльмены удачи редко доверяют друг другу. И правильно делают. Но меня провести нелегко. Кто попробует отпустить канат, чтобы старый Джон брякнулся, тот недолго проживёт на этом свете. Одни боялись Пью, другие - Флинта. А меня боялся сам Флинт. Боялся меня и гордился мной…»

(Долговязый Джон Сильвер по прозвищу Окорок, квартирмейстер у капитанов Ингленда, Тейлора и Флинта)

«О Сильвере мы больше ничего не слыхали. Зловещий одноногий моряк навсегда ушёл из моей жизни. Вероятно, он отыскал свою чернокожую жену и живёт где-нибудь в своё удовольствие с нею и с Капитаном Флинтом. Будем надеяться на это, ибо его шансы на лучшую жизнь на том свете совсем невелики».

(Джим Хокинс)

Я веду эти записи в 1742 году. Ничего не скажешь, долгая у меня выдалась жизнь. Все мои старые знакомцы перемёрли. Некоторых я своими руками спровадил в мир иной, если, конечно, он существует, хотя с чего бы ему существовать? Я, во всяком случае, очень надеюсь, что его нет, потому что иначе мы все свидимся в аду - и слепой Пью, и Израэль Хендс, и Билли Бонс, и этот кретин Морган, который посмел вручить мне чёрную метку, и прочие и прочие, в том числе сам Флинт, прости его Господь… если, конечно, Господь тоже существует. И они будут приветствовать меня и кланяться, и говорить, что у них всё идёт по-старому. А сами будут исходить страхом, как исходит зноем солнце при полном штиле. Хотя чего, скажите на милость, бояться в Преисподней? Не смерти же им там бояться… Как прикажете понимать смерть в аду?

Впрочем, чего-чего, а смерти они никогда не боялись, потому что по крупному счёту им было начхать, живы они или нет. Но меня они боялись бы и в Преисподней. Почему, спрашивается?.. А ведь все до единого боялись меня. Даже Флинт, наихрабрейший из тех, кто встретился на моём пути.

В любом случае я благодарен своей счастливой звезде за то, что мы не отыскали Флинтово сокровище. Я прекрасно знаю, чем бы кончилось дело. Ребята за несколько дней спустили бы всё до последнего шиллинга, а потом прибежали бы к Долговязому Джону Сильверу, своей единственной надежде и опоре, можно сказать, своей совести, и стали бы клянчить ещё. Мне ж не впервой наблюдать такое. Горбатого только могила исправит.

Я хотя бы усёк одну вещь: некоторые люди живут, как Бог на душу положит, безо всякого понятия о том, какое им досталось сокровище в виде жизни. Этим мы, наверное, и отличаемся друг от друга. Я-то всегда берёг свою шкуру - по крайней мере, на тех местах, которые у меня остались в целости. Лучше быть приговорённым к смерти, чем самому повеситься, - таков мой девиз. Если, конечно, есть выбор. Для меня нет ничего хуже удавки.

Может, этим я и выделялся из толпы - своим пониманием жизни. Я ведь лучше других соображал, что жить по эту сторону гробовой доски нам дано лишь единожды. Может, я и нагонял на них страх тем, что, сознавая это, плевать хотел на всех и вся?

Кто знает? Ясно одно: рядом со мной им было трудно чувствовать себя просто товарищами, чувствовать себя ровней. Когда я лишился ноги, меня прозвали Окороком, и вышло это не без причины. Что-что, а обстоятельства, при которых мне отхватили ногу и дали такое прозвище, я запомнил накрепко. Да и как их забудешь? Они невольно всплывают в памяти всякий раз, когда мне надо встать.

Сильвер имел прозвища: «Одноногий», «Окорок», «Долговязый Джон». У него нет одной ноги. На его плече большую часть времени сидит попугай по кличке «Капитан Флинт», который время от времени выкрикивает: «Пиастры, пиастры, пиастры!» По его словам, он был квартермастером и его боялся сам Флинт.

Источник: роман "Остров Сокровищ", роман "Приключения Бена Ганна"

В русском переводе Н.Чуковского слово quartermaster было переведено как квартирмейстер (quartiermeister) то есть человек, заведующий продовольствием. По версии М.Веллера, на самом деле Сильвер был квартермастером, то есть начальником квартердека. «Именно квартердеком корабль прежде всего касался корпуса противника, сближаясь и сваливаясь с ним в абордаже. Отсюда прежде всего перепрыгивали на вражескую палубу. Здесь собиралась перед сваливанием абордажная команда. Квартермастер Джон Сильвер был командиром квартердека, то есть абордажной команды! На корабле пиратов он командовал отборными головорезами, авангардом, морским десантом, группой захвата! … Вот сам Флинт его и побаивался.»

Однако в английской военно-морской терминологии Quartermaster означает «рулевой», «навигатор», «штурман» либо «старшина рулевых». В гавани на квартирмейстера возлагался ряд других обязанностей, в том числе он отвечал за дисциплину в команде.

"Когда я был квартирмейстером, старые пираты Флинта слушались меня, как овечки. Ого-го-го, какая дисциплина была на судне у старого Джона! («Остров сокровищ», глава 11).

Кроме того, Сильвер в разговоре с матросами прямо говорит о том, что он был назначен квартирмейстером по причине («along of») деревянной ноги. Маловероятно, что человека с протезом назначили начальником абордажной команды именно по причине того что у него не нога, а протез.

Впервые Сильвер упоминается в книге Билли Бонсом:

Однажды он отвёл меня в сторону и пообещал платить мне первого числа каждого месяца по четыре пенса серебром, если я буду «в оба глаза смотреть, не появится ли где моряк на одной ноге», и сообщу ему сразу же, как только увижу такого.(«Остров сокровищ», глава 1).

Сам же Джон Сильвер появляется в книге лишь во второй части. Его нашёл в Бристоле сквайр Трелони. Джон держал таверну «Подзорная труба» возле порта. Разыскивая команду на нанятое судно «Испаньола», сквайр выболтал ему, что он отправляется за сокровищами, и Джон тут же нанялся к нему коком и также порекомендовал ему целую команду матросов, оказавшихся пиратами, состоявшими, как и сам Сильвер, в команде самого Флинта. В дальнейшем Трелони похвастается доктору Ливси и Джиму Хокинсу: «Я думал, что я нашёл повара, а оказалось, что я нашёл целую команду».

Во время плавания Джон неимоверными усилиями удерживал команду от бунта, и только в ночь, когда на горизонте появился остров Сокровищ, Джим Хокинс раскрыл тайну экипажа, подслушав разговор Джона с несколькими матросами, находясь в бочке из-под яблок.

Пытаясь завладеть сокровищами раньше сквайра и доктора, Джон высаживается на остров вместе с командой, оставив на корабле несколько своих людей, в том числе и Израэля Хэндса, а сам стал лагерем на болоте. Эта роковая ошибка едва не стоила ему жизни: половина из его команды заболела лихорадкой.

Увидев, что доктор, сквайр и капитан Смоллетт укрылись в форте, построенном Флинтом, Сильвер приходит туда с белым флагом на переговоры. Не добившись ничего, Сильвер пробует взять форт штурмом, но безуспешно. Ночью Джону на голову сваливается новое потрясение: он обнаруживает, что «Испаньола» исчезла. Сильвер первым из шайки пиратов понимает, что игра проиграна. Он начинает думать о том, как выйти сухим из воды.

На следующий день к нему приходит доктор Ливси с белым флагом и заключает с Сильвером договор, на основании которого пиратам достаются карта и форт. Команда Сильвера тут же перебирается туда. Каково же было удивление Джона, когда к нему в гости пожаловал Джим Хокинс, уведший корабль прямо у него из-под носа. В этом мальчике Джон вдруг видит спасение от петли, которая ждёт его сразу по прибытии в Англию. Старый одноногий пират и подросток заключают договор: Джон спасает Хокинса от своей взбунтовавшейся команды (едва не лишившись звания капитана), а Джим обещает свидетельствовать в пользу Сильвера, если дело дойдёт до суда. Утром с белым флагом приходит доктор Ливси. Джон и его просит быть свидетелем на суде, что он спас мальчику жизнь. Доктор намекает Сильверу, чтоб не торопился с поисками сокровищ, но лишь поисками Джон может спасти мальчику жизнь.

Отправившись на поиски, пользуясь указаниями Флинта на карте, пираты быстро находят место захоронения сокровищ. Однако вместо обещанных семисот тысяч они находят всего лишь две гинеи. В разгар перебранки между Сильвером и Джорджем Мэрри доктор и Грей открывают огонь по пиратам, уложив несколько человек и обратив остальных в бегство. Джон Сильвер, «раскаявшись», снова поступает на службу к капитану Смоллетту. Однако, во время обратного пути в Англию, Джон крадёт шлюпку и, прикарманив триста или четыреста гиней, бежит с корабля. Больше никто из героев романа никогда его не видел.

В книге "Приключения Бена Ганна" проясняется биография Сильвера.

"Всяких людей можно встретить на море, Джим. За двадцать лет скитаний я повидал и хороших, и плохих, но Сильвер ни в какие мерки не ложился. Угадать, что у него на уме, было просто невозможно, и никто, даже сам Флинт, не мог чувствовать себя в безопасности рядом с ним. Иногда вы приходили к окончательному и бесповоротному убеждению, что он последний мерзавец, негодяй от клотика до киля, но в следующий миг он хлопал вас по плечу и вел себя так, что вы спрашивали себя - уж не возводите ли вы напраслину на лучшего товарища, какого только можно себе представить?

Люди вроде Флинта, Билли Бонса или Хендса были перед ним милыми детками. Назовите их головорезами, свирепыми, как разъяренный бык, но Сильвер, тот вообще был не человек, а помесь дьявола, башибузука, рубахи-парня и горничной.

В отличие от Пью или, скажем, Черного Пса, Джон рос не оборванцем. Отец его, как я слышал, держал постоялый двор в Топшеме и сколотил достаточно денег, чтобы дать сыну хорошее образование. Да только Сильвер-младший оказался слишком твердым орешком для школьных учителей. Обломав об одного из них палки, предназначенные для его же воспитания, Джон бежал и завербовался на каботажное судно.

Вскоре он стал уже плавать в дальние рейсы, не раз ходил в Левант. Одно из плаваний едва не кончилось печально для Джона. Вместе со всей командой он попал в плен к алжирским пиратам; да только Окорок оказался слишком скользким, чтобы эти нехристи смогли удержать его. Однажды ночью он прокрался на полуют и выбросил капитана за борт, после чего расправился с вахтенными, освободил белых пленников и привел пиратскую галеру в Геную с богатой добычей.

Набив карман, Джон Сильвер приобрел пай в одной из Восточных компаний и со временем сделался бы преуспевающим дельцом, если бы его судно, «Кентскую Деву», не захватили пираты. С ними он очутился в лагере капитана Ингленда на Мадагаскаре.

В те времена Мадагаскар был пиратским раем, и Джон очень скоро стал своего рода главнокомандующим всей северной части этого кровавого острова.

Когда на корабле Ингленда вспыхнул бунт и капитана высадили на острове Св. Маврикия, Сильвер остался с ним. Вместе они затеяли работорговое предприятие, которое привело их в Карибское море. Здесь их пути разошлись. Джон всерьез занялся работорговлей, подрядившись поставлять невольников на плантации Нового Света и дважды удачно сбыл живой груз, а на третий раз его постигло худшее, что только может случиться на корабле, - пожар в открытом море.

Сам он, как всегда, ухитрился спасти свою шкуру, и он не обманул капитана, сообщив, что, кроме него, спаслось еще трое. Но Сильвер сказал капитану не все. Об этом я узнал потом от Тома Моргана, того самого плотника, которого подняли скорее мертвого, чем живого, на борт «Моржа».

Он видел собственными глазами, как Сильвер убил ножом белого и вышвырнул за борт негра. Смертельный страх перед Сильвером остался у Тома на всю жизнь, и не без основания: он считал, что быть бы и ему за бортом, не подбери мы их вовремя. Он был на редкость догадлив, этот Том Морган."

Прототипы

Вопрос о реальных прототипах Джона Сильвера в источниках решается неоднозначно. В авторском предисловии к роману написано:

…мне пришла в голову одна мысль насчёт Джона Сильвера, которая обещала доставить немало забавных минут: взять одного своего приятеля, которого я очень любил и уважал (читатель, очень может статься, знает и любит его не меньше моего), откинуть его утончённость и все достоинства высшего порядка, ничего ему не оставить, кроме его силы, храбрости, сметливости и неистребимой общительности, и попытаться найти им воплощение где-то на уровне, доступном неотёсанному мореходу.

Вскоре после публикации романа Стивенсон написал своему другу, литератору Уильяму Хенли (англ.), у которого была ампутирована нога в результате перенесённого туберкулёза кости: «Пришло время сделать признание. Долговязый Джон Сильвер родился при созерцании твоей увечной силы и властности… Мысль о калеке, который повелевает и внушает страх одним звуком своего голоса, родилась исключительно благодаря тебе».

По другим источникам, на образ Джона Сильвера могла повлиять книга «Всемирная история грабежей и убийств, совершенных наиболее известными пиратами», опубликованная в Лондоне в 1724 году Чарлзом Джонсоном, содержащая рассказы о многих одноногих пиратах, а также история жизни пирата Натаниэля Норта (англ.), который также был сначала корабельным коком, потом квартермастером и главарём разбойников, и также был женат на негритянке.

www.ru.wikipedia.org и роман "Приключения Бена Ганна"